Берендей - Страница 16

– Зубы стисни, кулаки сожми и вдохни поглубже. Ну?

Берендей так любил отца, что не смел его ослушаться. Для него это было чем-то вроде святотатства. И слезы высохли сами собой. Тогда он в первый раз понял, как приятно преодолеть себя. И когда отец выдергивал гвоздь из его ступни, он даже не вскрикнул. Потому что ему очень хотелось и дальше быть сильным и уважать себя. Отец обнял его и прижал к себе только после того, как наложил повязку.

– Эх, сына, как же я испугался… – шепнул он ему на ухо, – когда прыгаешь, посматривай вниз, хорошо?

А сейчас все изменилось – он не мог противиться страху. Зверь в нем бил тревогу и поднимал панику. Стоило взглянуть на черный лес за белым полем.

Он еще раз взглянул на черный лес, ставший его врагом. И страхом. И позором. А потом набрал из поленницы дров и вернулся в дом.

И услышал вполне бодрый Юлькин голос:

– Может, кот и ненастоящий, но это же не Спилберг с его юрским периодом. Это как в театре!

Ага, ее-таки втянули в спор о «Мастери и Маргарите». И почему это случилось тогда, когда Берендей вышел за дверь?

Он положил дрова на пол, присел на корточки, и начал неспешно заполнять поленьями топку.

Дрова вспыхнули бездымно, с одной спички, и через пять минут пылали ярким пламенем. Берендей не стал закрывать дверцу. Он любил смотреть на огонь. И слушал Юлькин голос. Он не воспринимал ее слов, просто слушал голос. И жалел о том, что не сидит сейчас рядом с ней.

Но их спор постепенно увлек его. Он любил «Мастера и Маргариту» с детства. Он сам решал, что ему читать, и отец не вмешивался в этот процесс, когда он тащил домой книги из школьной библиотеки. Но библиотека, собранная отцом и его предками, была намного богаче, и вот из нее отец сам доставал книги и давал Берендею, в той последовательности и в том возрасте, который считал подходящим. «Мастера» он подсунул ему лет в тринадцать.

– Бать, скажи, а ты когда-нибудь любил женщину? – робко спросил Берендей, прочитав «Мастера» в четвертый раз. Это случилось примерно через три года.

– А почему нет? – хитро прищурился отец, но развивать тему не стал.

Студенты спорили горячо и умными словами.

– Я думаю, Булгаков был глубоко верующим человеком. Только очень глубокая вера может создать такой образ Иешуа, – продолжил начатую мысль Виталик.

– Да ерунда! – воскликнула Юлька, – посмотрите повнимательней! Да его «Мастер» – это же вызов вере!

– Не вере, а церкви, – вставил Андрей.

– Церковь и вера – это одно и тоже, – безапелляционно заявила Юлька, – если вас не устраивает церковь, значит, в этой вере что-то неправильно.

– Вера – она внутри каждого человека, а церковь – это внешний атрибут, иерархия, которую тебе навязывают извне, – возразил Виталик.

Берендей хмыкнул. Виталик обладал огромным ростом, под два метра. Но при этом оставался совершенным ребенком. Эдаким пупсом, нелепым и неуклюжим. И характером отличался аналогичным – мягким, добросердечным, человеколюбивым. Но, как это часто бывает, он не принимал отсутствия этих качеств в других. И всякий, кто не любил ближнего, превращался в его заклятого врага. Если кто-то оспаривал его мнение на этот счет, Виталик превращался в разъяренного слоненка, готового затоптать противника. Вот и сейчас в его голосе появились угрожающие нотки.

– Нет, Виталечка, – Юлька тоже стала едкой, мгновенно отзываясь на агрессию, – это только удобная позиция. Ты думаешь, православный – это тот, кто любит ближнего? Нет, православный – это тот, кто ходит в церковь, соблюдает посты, регулярно исповедуется. Тот, кто разделяет мнение церкви в вопросах веры и руководствуется им в жизни. А вера внутри себя ничем не отличается от совести, она к православию отношения не имеет.

– Юлька, ты не права, – по-отечески сообщил ей Андрей, – совесть – это внутреннее мерило собственных поступков. А вера – это Бог в душе.

– И что бог делает в твоей душе, Андрюша?

– Он там живет, просто живет.

– Очень интересно. Это ты сам так решил, или тебе сказал кто-то? Почитай библию и посмотри, похож образ бога на то, что живет у тебя в душе?

– Библия написана людьми, и переписана церковью, как ей это было удобно.

– Да? Интересный поворот. А кто же тогда живет у тебя в душе? Откуда ты почерпнул этот образ бога? Может, это совсем другой бог, не тот, о котором пишет библия?

– Да ну вас с вашим богом, – вставила Наташка, – давайте лучше про любовь.

Все многозначительно посмотрели на нее и проигнорировали ее предложение.

– Вот Булгаков как раз и нарисовал тот образ бога, который живет у меня в душе, – с торжеством поставил точку Андрей.

– Егор, а ты как считаешь? – неожиданно спросил Виталик.

– Что конкретно ты имеешь ввиду? – Берендей повернул голову. Он не хотел принимать участия в споре. Еще не хватало поссориться с Виталиком.

– Булгаков бросает вызов вере или укрепляет ее?

– Да что ты его спрашиваешь, откуда ему это знать? – едко бросил Андрей.

Берендей пропустил его слова мимо ушей.

– Мне трудно об этом судить. Я не верю в бога. Во всяком случае, в моей душе он не живет…

– Как? И ты не боишься вот так прямо говорить об этом? – чуть не подпрыгнул Андрей.

– А что, об этом уже нельзя говорить «совершенно свободно»? – поинтересовался Берендей.

– По-моему, этим неприлично кичиться, – скривился Андрей.

– Ты опять лезешь в бутылку, – вздохнул Берендей, – я не вижу в этом ничего неприличного, и вовсе не кичусь этим.

– Православие – это вера наших предков, – осторожно заметил Виталик.

– Возможно, – Берендей пожал плечами, – но я согласен с Юлькой. Православие – это церковь, а не вера.