Людмила и Юлька ушли шептаться в Юлькину комнату.
– Девчонкам надо поболтать, – Антонина Алексеевна подмигнула Берендею, – они, считай, пять дней не виделись.
– Почему? – Берендей был пьян. И ему это не нравилось.
– Ну, потому что они не могли остаться наедине и поговорить. Это все равно, что не видеться. Для них. Слушай, я не спрашивала тебя, мне как-то неудобно было… А как ты здесь очутился? Я ведь с самого начала знала, что ты тут случайно, мне Игорь Николаевич еще вчера вечером рассказал про какого-то неизвестного Егора. Я, если честно, очень боялась. Но посмотрела на тебя – оказалось, ты нормальный парень.
– Я вообще удивляюсь, почему вы меня не выгнали сразу.
– А с чего это я должна была тебя сразу выгнать?
– Я… проходимец. А у вас приличная семья, хорошие друзья…
– Проходимец? Интересная версия. А что если вместо слова «проходимец» употребить слово «путник»? Как оно? Правда, совсем по-другому звучит? А смысл, между прочим, совершенно одинаковый. По-моему, впустить в дом путника – это нормально. Ты бы впустил путника?
– Да.
– Вот поэтому мне и в голову не приходило тебя выгонять. И все же, как ты здесь оказался?
Берендей вздохнул. Хмель развязывал ему язык, и он запросто мог болтнуть лишнего.
– Хорошо. Вам я расскажу. Только не говорите об этом Юльке. Обещаете?
– Обещаю.
– Я обходил лес. Я часто обхожу лес. Вот этот лес, который за окном кухни. Он кончается здесь, а начинается около моего дома, километров семнадцать отсюда по дороге. И за мной кто-то погнался, я не видел, кто. Я просто убегал. И добежал сюда. Кстати, я и ватниками вашими без спросу пользуюсь, потому что свой скинул в лесу, когда бежал.
– Ватниками здесь все без спросу пользуются. Ну и?..
– Когда вышел из леса, увидел ребят, и салют. Хотел напроситься в компанию, но никто не заметил, что я со стороны пришел. Наверное, потому что в свитере был. Вот и все.
– Слушай, так сколько же ты пробежал?
– Километров десять.
– Ты можешь пробежать десять километров по снегу? В лесу?
«Ну вот, – подумал Берендей, – уже начал болтать лишнее».
– Могу. Я с детства в лесу живу.
Она покачала головой:
– Это круто…
Очень непривычно было услышать от нее такое слово.
– Ты думаешь, за тобой гнался медведь?
– Вообще-то я сомневаюсь. Я ведь его не видел, только слышал. Дело в том, что человек не может бежать быстрей медведя. А я, выходит, бежал быстрей.
Он снова чуть не назвал его бером.
– Выходит… – она подняла брови, – Ты спать еще не собираешься?
– Да нет, – Берендей смутился, – можно мне у вас помыться? Я… покойника тащил, мне до сих пор кажется, что он… Что от меня мертвецом пахнет.
– Мог бы не спрашивать. А я пойду спать. Когда молодой была, как Юлька, умела ночами не спать. А сейчас уже не могу.
Она поднялась и потянулась.
– Там полотенца висят, любое бери, я чистые повесила.
Берендей кивнул.
– Ну что, спокойной ночи? – она улыбнулась. Как будто потрепала его по волосам.
– Спокойной ночи, – ответил он.
Берендей зашел в ванную и хотел открыть воду, когда услышал за перегородкой отчетливые голоса.
– Да ты что? С ума сошла? Ты видела, во что он одет? – это явно говорила Людмила.
Берендей замер. Надо было немедленно включить воду, за шумом воды он не услышит их голосов. Но рука не желала этого делать.
– Ну и во что?
– У него джинсы за шестьсот рублей, и свитер, небось, самовяз.
– Людка, таких джинсов не бывает.
– Ага, ты просто хорошо живешь, и не знаешь. На любом вещевом рынке.
– А самовяз сейчас в моде, между прочим.
– Он в моде, когда тебе его за пять тысяч под заказ связали. А когда бабушка три старых распустила и новый сделала, это, прости меня, совсем другое.
– Людка, ты говоришь такую ерунду! Ну, причем здесь деньги! Ну, при чем здесь стоимость одежды!
– А он и как мужик мне не нравится. Мне нравятся брутальные мужчины. Вроде Ивана, царство ему небесное.
– Это Иван брутальный? Да он в жизни сам копейки не заработал.
– А при чем здесь деньги? Я про внешность говорю. А зарабатывать ему и не надо, у его папаши денег на десять жизней накоплено.
– А мне как раз такие нравятся. Ой, Людка, как я в него влюблена!
Берендей открыл воду. Это было слишком. Он почувствовал себя подлецом. Он больше никогда не будет пить. Но, черт возьми, он услышал это! И будь что будет. И пусть приходит бер, и пусть она ему не пара, и пусть они завтра расстанутся и больше не увидятся никогда. Но он будет знать, что она тоже… Он не смел даже мысленно произнести того слова, которое с легкостью сказала она.
Когда он вышел из ванной, девчонки сидели на кухне и пили чай. Он подошел к ним, наклонился к Людмиле и тихо, так чтобы не услышала Юлька, шепнул ей на ухо:
– Мои джинсы стоят восемьсот рублей.
Людмила смутилась, но Берендей улыбнулся ей и подмигнул.
– Юль, можно тебя на минутку? – спросил он, и, повернувшись к Людмиле, добавил, – я верну ее через пять минут, обещаю.
Он вывел ее в гостиную и закрыл дверь на кухню. Как и вчера ночью, в окна сочился синий свет далеких фонарей. И, как и вчера, в углу поблескивала елка.
– Смотри, здорово, правда? – он приобнял ее за пояс.
Она почему-то дрожала.
– Тебе все еще хочется чего-нибудь волшебного? – спросил он шепотом.
Она кивнула.
Он повернулся к ней лицом, нагнулся и поцеловал. Он хотел просто коснуться ее губами, но не удержался. А потом почувствовал ее руки на своих плечах и неумелое подрагивание губ – она отвечала.
Берендей с трудом оторвался от нее и прижал ее голову к груди, перебирая ее волосы.