– Ну стой же, – хотел сказать он, развернул его лицом к себе, но лицо Валерки побелело и он обмяк, – вот сволочь!
В стороне затихал крик Валеркиного коллеги. От потрясения Леонид никак не мог вспомнить, как его зовут.
Он снова встал на четвереньки и побежал его догонять, как будто от этого зависела вся его дальнейшая жизнь. Он нагнал его легко, тот тоже не надел лыжи. Леонид понимал только, что его надо остановить, и все объяснить. Поскольку голая шея убегавшего мелькала впереди на уровне рта Леонида, он исхитрился и кусанул его. Позвонки хрустнули на его зубах, и в рот полилась кровь. Это его отрезвило. Но было поздно. Он сел на землю и завыл от отчаянья. И понял, что только что убил их всех, одного за другим… Он же не хотел их убивать! Он хотел их лишь остановить! Ну почему, почему!
Этот жалкий старик превратил его в чудовище! В огромного медведя! Леонид побрел к месту охоты. Надо достать старика, надо заставить его взять свое слово назад, затолкать его ему в глотку!
Идти по снегу было неудобно. Очень неудобно. Где этот мерзкий старикашка? Вот медведица (какой приятный запах, даже от мертвой), вот ее мелкий, а где же старик? На том месте, где он видел его в последний раз, лежало тело медведя. Большого медведя, ненамного меньше его самого. И медведь был мертв. Почему-то Леониду это стало ясно сразу. И вдруг в памяти всплыло слово, о значении которого он никогда не задумывался: берендей. Дед-берендей. Вот как назывался этот старик.
Леонид снова сел на снег, не зная, что ему делать дальше. Ему было страшно и одиноко. Он завыл, обхватив голову лапами. И выл долго и отчаянно. Но никто не пришел на его зов. Все вокруг было мертвым. Мертвый лес, мертвые медведи и мертвые люди.
И когда холод пробился сквозь его толстую шкуру, Леонид понял, что сидеть бесполезно. Он поднялся и огляделся. В лесу собирались сумерки. Наступала долгая декабрьская ночь. Ему стало страшновато. Скоро совсем стемнеет, а он совершенно один. Трус не играет в хоккей… Кому это теперь надо? Никто не увидит ни его страха, ни его отваги.
Леонид побрел в сторону палаток. Они не сворачивали лагеря, надеясь вернуться с трофеем. Он хотел переночевать в тепле, как и прошлой ночью, но только разворотил палатку – теперь он был слишком велик для нее. Впрочем, спать не хотелось. Он неплохо видел все вокруг, и вскоре темнота перестала его пугать. Он сел на утоптанной площадке возле развороченных палаток и задумался.
Что делать? Как теперь жить? Он же не может вернуться домой. Если его товарищи не поняли и испугались его, то что будет, едва он появится в людном месте? Да его обязательно кто-нибудь застрелит. Однако, после выстрела проводника, он не очень-то боялся пуль. Рана ныла, но не сильней, чем от попадания из рогатки. Но Леонид вспомнил, что единственный выстрел в голову убил медведицу. Он был раза в три больше ее, и, наверное, кости у него были крепче. Но насколько, предположить он не мог. Даже если его не убьют сразу, что он будет делать, когда придет к людям? Что ему теперь делать среди людей? Неужели всю жизнь придется провести в этом мертвом лесу? Снежном и холодном…
Леонид вспомнил горячую ванну, кресло перед телевизором, мягкий диван с чистым постельным бельем… И снова завыл. Теперь ему не было страшно, только горько и обидно. Он выл, пока не понял, что ему холодно. Гораздо холодней, чем несколько минут назад. Он огляделся. Вокруг стемнело. Обычные человеческие руки обхватывали колени в ватных штанах. Шапки не было.
Он вскочил, подпрыгнув от радости. Значит, колдовство было всего лишь временным? Прошло несколько часов, и он снова стал человеком? И не приснилось ли ему все, что с ним случилось?
Но изорванные, смятые палатки говорили об обратном. И медвежьи следы вокруг. Зимней ночью не бывает совершенно темно.
Теперь его задача – выбраться из леса. Незамеченным. И вернуться домой. Тихо, как будто он никуда не уезжал.
Леонид не стал собирать много вещей, взял только самое необходимое. До коттеджа он доберется к утру. Лес вокруг молчал. Его подгонял холод. Стоило пойти и подобрать лыжи, но Леонид не смог набраться храбрости, чтобы вернуться к месту охоты. Ему показалось, что мертвые медведи поднимутся вместе с мертвыми людьми. Ведь никто не открыл им ртов, чтобы выпустить душу. И едва он представил себе поднимающегося мертвого медведя, как тут же почувствовал ветер. Ветер и свет. Как будто глянул на мир через прибор ночного видения. Только не красным засветился лес, а синим. И земля ушла куда-то вниз. Леонид глянул на себя и понял, что он снова медведь. Огромный медведь. И мертвые медведи совершенно мертвы. А даже если бы они и поднялись, чтобы отомстить своему убийце, то еще неизвестно, кто бы от этого больше пострадал.
И он огласил лес ревом. Победным. Первый раз в жизни ему не надо было преодолевать страх – он его не чувствовал. И тогда он решил, что в его новом положении есть свои плюсы.
Три дня он прожил возле палаток. Он не контролировал своих превращений. Но уже отметил, что тоска по дому превращает его в человека, а страх или злость – в медведя. На второй день он почувствовал голод. Он подъел запасы, припрятанные в палатках. И для человека этого было достаточно. Но огромная масса медведя требовала пищи. Много. И когда голод стал невыносим, он вдруг услышал зов. Смутный, еле слышный. Он чувствовал его и в медвежьем, и в человеческом обличье. Что-то тянуло его на юг. Сначала он думал, что его тянет домой, но, прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что ему надо дальше. Еще немного южней. И там его ждет теплый кров, и много еды. Голод и неведомый зов заставили его выйти из леса.