Берендей - Страница 34

– Да ладно, – отмахнулся Егор.

Михалыч знал его совсем мальчишкой и годился ему в деды. Старики жили одиноко и жалели его. Их дочь лет двадцать назад уехала в Москву, там обзавелась семьей и наезжала к родителям раз в год, а то и реже. Лидия Петровна вязала Берендею носки и свитера. Вязать она любила, а подросшие внуки-москвичи не очень-то жаловали ее простые, добротные вещи.

– Проходи, сядь, как человек, и объясни по-человечески, – строго сказал Михалыч, вешая его ватник на вешалку, – и сапоги снимай, одевай тапки.

Лидия Петровна поставила перед ним чашку с горячим чаем, не успел он дойти до стола. Только тут Берендей заметил, как закоченели руки.

– Вот теперь говори – зачем тебе мое ружье?

– Слышали про медведя-людоеда уже?

– Да про него давно все слышали, – кивнул Михалыч.

– Он убил мою собаку… – Берендей скрипнул зубами.

– А отцово ружье куда дел?

– Украли его у меня. Меня дома не было три дня. Вернулся – стекла выбиты, дверь сломана и ружья нет. Может, еще чего украли – я не смотрел еще.

– А куда ж ты смотрел?

– Да я, Михалыч, как дурак, в лес пошел, медведя гасить. Так мне Черныша жалко было. Представь, я даже лыжи не надел. Хотел застрелить, схватился – двустволки нет. Ну, думаю, голыми руками задушу.

Михалыч не стал смеяться, только жалостно похлопал Берендея по плечу, как безнадежного больного. И спросил:

– Так может, это медведь стекла побил?

– Ага. И ружьишко унес, – хило усмехнулся Егор.

– Не скажи. Медведь сам по себе хитрый зверь. А если он еще в человека превращаться может…

Берендей подавился чаем.

– Ты чего говоришь такое, Михалыч?

– А ничего. Сказал – и забудь. Ружье я тебе не продам. Так бери. Новое купишь – вернешь. А где это ты был три дня?

– Да Новый год отмечал.

– В городе, небось?

– Нет, в Белицах.

– Девчонку завел?

Берендей смутился.

– Старый! – рявкнула на него Лидия Петровна, – чего пристал? Почему бы Егорушке девушку не завести? Он парень видный, непьющий, молодой. И хозяйственный. Да любую свистнет – она за ним куда хочешь побежит. Слышь, Егор? Женить тебя надо. Отец всю жизнь бобылем проходил, и ты так же хочешь?

– Рано ему хомут на шею вешать, – возразил ей Михалыч. Берендей мог только посмеиваться над ними. Разговоры о его женитьбе заходили всякий раз, когда он появлялся у стариков. И каждый раз протекали по одному и тому же руслу. Дальше следовали разборки, кто из них кому повесил на шею хомут.

Леонид шел на юг девятнадцать дней. Он обходил большие поселки и тем более города. Но медвежий организм требовал еды, и ему приходилось заглядывать к людям, высматривая по вечерам одиноких прохожих. Он редко превращался в человека. Тоска по дому оставила его. Он хотел дойти до цели, и за день преодолевал около пятидесяти километров. Как правило, ему хватало одной жертвы в сутки. Иногда ему случалось застать человека врасплох дважды в день, а иногда – ни разу. Он знал, что не сможет вернуться к своей добыче, поэтому не оставлял захоронок. Просто старался съесть как можно больше, чтобы хватило до следующего раза.

Леонид растолстел в пути, несмотря на интенсивное движение, и жир спасал его от холода. Теперь он мог спать на снегу, не выбирая тихих и теплых мест.

Когда он подошел к цели, то потерял счет времени и не мог с уверенностью сказать, какое сегодня число. Но по его подсчетам выходило, что должно быть то ли двадцать восьмое, то ли двадцать девятое декабря. Он брел вдоль трассы, прячась от малочисленных машин под кустами вдоль леса. И когда увидел указатель «Белицы», сразу понял, что почти дошел.

Почему именно сюда? Что ожидало его в конце пути? Он не знал и не очень-то хотел знать. Его тянул зов, инстинкт. Зверь не склонен к анализу своих желаний, он просто следует им, какими бы они ни были. Если он хочет есть, то ищет пищу, если боится, то убегает, если некуда бежать – обороняется. Леонид просто шел, потому что хотел этого. Безошибочно выбирая направление. И четко оценивая расстояние, которое надо было пройти.

Что ж, он его прошел. Ему не было любопытно, что будет дальше. Дальше все будет так, как надо.

Старики не отпустили Берендея домой, и оставили ночевать, как он не сопротивлялся. Поэтому к себе он вернулся только на следующее утро. На прощание Михалыч напомнил ему, что про ружье надо заявить в милицию обязательно сегодня. Егор кивнул так, чтобы Михалыч понял, что в милицию он не пойдет.

– Никогда не оборачивайся при людях, – говорил ему отец, – Даже если тебе грозит смерть. Если тебе угрожает человек, то справляйся с ним по-человечески. А если человек вооружен, в облике бера он пристрелит тебя так же, как и в человеческом. А если обернешься, представь себе, что с тобой будет дальше. Ты рискуешь всю жизнь провести в клетке.

Берендей не собирался оборачиваться при людях. Не потому, что боялся оказаться в клетке, а из-за святости Тайны. Отец никогда не учил его этому, оно было у него в крови, как у всякого берендея. А у Заклятого не было. И Берендей находил, что это еще один повод его убить. Желая накопить как можно больше причин для убийства Заклятого, Берендей совсем забыл, что Заклятый не может контролировать свои превращения.

Он вернулся домой и на этот раз тщательно оценил урон, нанесенный ему Заклятым. Ничего больше не пропало, и разрушения ограничились только разбитыми окнами. При этом окна в библиотеку остались нетронутыми. Берендей не сильно верил, когда отец говорил ему, что их дом заговорен от пожара, а библиотека – от любого чужого проникновения. И заговор этот очень старый, ему несколько веков. С того времени дом много раз перестраивался, а заговор продолжал действовать. И ведь точно! Ни окна в библиотеке, ни дверь никто не тронул. А юго-восточный угол дома был облит бензином и слегка обуглился, но дом не загорелся. Вот почему Заклятый не стал трогать остального, хотя мог оставить Берендея и без холодильника, и без телевизора, и без газовой плиты. Он думал, что дом сгорит. А дом остался стоять.