Берендей - Страница 44

Он распахнул дверь, поднял Юльку на руки, внес в дом и уложил на отцову кровать. Сначала закрыл двери, чтобы сберечь так необходимое сейчас тепло, а потом кинулся ее раздевать. Она не просыпалась. Щеки ее были белее снега и даже отливали синевой. Но она дышала. Совсем тихо, едва-едва. Берендей еле уловил ее дыхание. Потому что оно было не таким теплым, как обычно.

Он не знал, за что схватиться сначала – растереть ее или затопить печь. В конце концов решил, что печь надежней поможет ей. Хорошо хоть он с вечера заложил в нее дрова, оставалось только поднести спичку. На всякий случай он зажег все четыре конфорки на плите и включил духовку.

Спирт нашелся не сразу, уксус тоже. Берендей вывалил весь буфет на пол, чтобы добраться до них.

Он тер ее голое, безжизненное тельце изо всех сил, не боясь ободрать кожу. Сперва грудь и спину, потом ноги, руки. Она была красивой, только очень белой, совершенно неестественно белой. И, как ни странно, сначала он не чувствовал ничего, кроме страха и жалости.

Наконец Юлька застонала и шевельнулась.

– Я видела лося, – сказала она отчетливо и снова закрыла глаза. А потом заплакала.

Ему было жарко, он скинул свитер, надеясь, что дом уже прогрелся, но, глянув на градусник, увидел, что в комнате всего восемнадцать градусов. Это мало, очень мало.

Он снова начал тереть ее, и заметил, что кожа начинает розоветь.

– Мне холодно, – всхлипнула она.

– Сейчас, малыш, сейчас, – прошептал он, – скоро будет тепло.

Если ей холодно – значит, температура поднимается. Это обнадежило его и придало сил.

– Накрой меня одеялом, пожалуйста. Мне так холодно.

Он влил в нее стопку разбавленного спирта, Юлька закашлялась и снова начала плакать.

На кухне было гораздо теплей, чем в комнате отца, но там не было кровати, чтобы ее положить. Берендей выбежал в кухню, с грохотом отодвинул буфет к двери, оттащил в сторону стол и попробовал протиснуть отцову кровать в дверь вместе с Юлькой. Но дверь была узковата. Он вытащил Юльку из постели, посадил на стул, отчего она снова начала плакать, и рывком поставил кровать набок. Теперь она легко прошла в дверь. Он промучился еще минуту, разворачивая ее вдоль печки, а потом поднял Юльку и положил обратно. Вся операция не отняла больше трех минут.

– Здесь теплее?

– Да, – она всхлипнула, – накрой меня одеялом, пожалуйста.

– Да не поможет тебе одеяло.

Берендей открыл печную дверцу.

– Так лучше?

– Да, – она повернулась набок, лицом к огню, – только спина мерзнет.

Он не посмел. Он знал, что лучше всего при переохлаждении согревает человеческое тепло. Но он не посмел. Он испугался самого себя.

– Ложись на живот, я разотру тебе спину.

Она покорно перевернулась, и он опять начал тереть ее спиртом с уксусом. Ее кожа была мягкой, как будто бархатной. И уже порозовела.

– Больно, – пожаловалась она.

– Это хорошо, – сообщил он.

Страх и жалость ушли. Он понял, что ему приятно прикасаться к ней. Но хотелось, чтобы эти прикосновения были не такими… грубыми. Берендей снова испугался, пытаясь взять себя в руки.

– У тебя руки горячие, – Юлька перестала плакать. Она согревалась и скоро должна была окончательно придти в себя.

– Это тоже хорошо.

Чем отчетливей он понимал, что смерть ей уже не грозит, тем сильней ее тело кружило ему голову. Ее молочный запах… Нежная, прозрачная кожа… Родинка на пояснице. Очень хотелось прикоснуться к ней губами. Берендей встряхнул головой.

– Не три так сильно, пожалуйста.

– Ну уж нет.

– У тебя пальцы царапаются. Мозолями.

– Так тебе и надо.

Он отвечал ей, а голос его не слушался. Руки продолжали широко и сильно растирать согревающееся тело. Берендей чувствовал нарастающую дрожь, сжимал зубы и старался глубоко и ровно дышать.

– Все, хватит! Мне уже тепло!

Юлька перевернулась и села на кровати. Берендей отдернул руки. Ее взгляд был вполне осмысленным, только растерянным и непонимающим. Она молчала несколько секунд, а потом рывком подтянула ноги к груди, обхватила себя руками и прошептала:

– Ой, мамочка!

– Жива, – Берендей улыбнулся, выдохнул и вышел в комнату. У отца в шкафу было припрятано теплое белье, которым ни он, ни Берендей так ни разу и не воспользовались.

На этот раз он не спешил, поэтому нашел белье без труда.

– Держи, – он не стал заходить в кухню, просто протянул руку.

Юлька долго не забирала белье у него из руки, а потом резко выхватила. Как будто рассердилась.

Берендей походил по комнате, ставшей без кровати пустой и какой-то маленькой. Руки дрожали. Он стиснул кулаки и несколько раз глубоко вдохнул. Голова кружилась, а щеки горели. Ему было гадко и хорошо одновременно.

Но Юлька оделась быстро, так что он не успел до конца придти в себя.

– Заходи, – позвала она.

Он остановился в дверях, глядя на нее сверху вниз. Белье было ей велико, и она старательно подворачивала рукава.

– Нет, ты иди сюда, чтобы я тебя видела.

Она сердилась. Берендей на это только усмехнулся.

– Ну? – спросил он, присев перед ней на кровати и продолжая глупо усмехаться.

– Что «ну»?

– Говори, что ты обо мне думаешь.

– Ты!.. Как ты мог уйти так надолго, когда я приехала к тебе!

Она сама испугалась того, что сказала и ахнула.

– Теперь горячего чаю, – подвел он итог.

Юлька кивнула. Берендей поставил чайник на плиту.

– Я видела лося, – сказала она.

– А я знаю, – он поднял и опустил брови.

– Откуда?

– А ты уже говорила.

– Когда?

– Ты не помнишь. Как ты меня нашла?

– Не знаю. Просто нашла. Шла и нашла.

– Если бы я вернулся на час позже, ты бы умерла.